На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Подробно о главном

10 252 подписчика

Свежие комментарии

  • Okcана Мелешкина
    И с какой стороны у нее русская внешность?Расстрел Окуевой ...
  • Вячеслав Арефкин
    В итоге опять сделали работу плохо не до конца, нациков не вычесали и теперь КазаКстан делает нам пакости!!! Шпионы, ...С кем Россия воюе...
  • Ольга Езерская
    Ольга. Я пошел покимаритьТурция решила пор...

Всемирный заговор человечества против самого себя: «Недоверчивые умы» Роба Бразертона

Одна из форм постправды, разоблачение которой в последнее время стало одной из востребованных и модных тенденций в научно-популярной литературе – это теории заговоров. Мир не такой, как кажется, за нами следят и управляют, мы же сами не в состоянии управлять собственной жизнью. К конспирологам принято относиться либо как к городским сумасшедшим, либо как к носителям скрытой истины. Факт остается фактом – теории заговора популярны, и, кажется, становятся еще популярнее. Хорошо это или плохо, почему так происходит, возможно ли переубедить сторонника теории заговора: на все эти вопросы дает свои ответы психолог Роб Бразертон в книге «Недоверчивые умы», которая вышла в издательстве Альпина нон-фикшн в 2017 году.

Доктор Роб Бразертон – приглашенный научный сотрудник Голдсмитского колледжа Лондонского университета, исследователь, специализирующийся на психологии теории заговоров. Представленная книга – первый его научно-популярный опыт, если не считать профильного  блога. Диссертация, защищенная Бразертоном в 2013 году, а также его научные публикации посвящены проблеме измерения степени выраженности конспирологического мышления.  

Прежде, чем перейти к обзору собственно книги, порассуждаем об основах теории заговора. Что образует эту теорию, что обеспечивает её работу? По всей видимости, существование теории заговора, обеспечивается тремя предпосылками, тремя основаниями: сущностным, фактологическим и психологическим. Сущностное основание – идея безотказной, безусловной и полностью предсказуемой управляемости больших социальных и экономических процессов. Фактологическое основание формируют отдельные объективные факты, призванные для доказательства этой мысли, а также способы связи этих фактов в одну систему. Психологическое основание определяет внутренние механизмы, позволяющие связать сущностное и фактологическое воедино. Это очень общее описание схемы, обеспечивающей «живучесть» теорий заговора. Соответственно, если кто-то хочет поставить теорию заговора под сомнение, то в поле зрения попадает какое-то одно из оснований. Тем не менее, конспирологических теорий меньше не становится. Более того – очень старые теории заговора продолжают циркулировать в общественном сознании.

Почему так происходит?

Сущностное основание теории заговора в качестве отдельного объекта чаще всего не затрагивается ни в научно-популярной литературе, ни в специальных изданиях. В среде социальных философов и ученых, занимающихся общественными науками, в настоящее время в отношении данного вопроса сложился относительный консенсус. Он заключается в том, что общественное и экономическое развитие индетерминировано и не предопределено, на него крайне сложно повлиять так, чтобы это было, во-первых, предсказуемо, во-вторых, незаметно. Популяризация же этой идеи, равно как и научная дискуссия, не фокусируется на противопоставлении её конспирологии: в оппоненты выбираются более уважаемые и солидные противники, такие как формационная (развитие общества определяется изменением производительных сил) или цивилизационная теории (никакого развития в обществе нет, все процессы, так или иначе, повторяются).

Разоблачения же фактологического основания теорий заговора довольно распространены: существует определенный объем литературы и (что чаще) отдельных публикаций, посвященных развенчиванию частных конспирологических теорий, а именно – совокупности отдельных фактов. К примеру, утверждение о сфальсифицированной высадке американцев на Луне неоднократно опровергалось авиаконструкторами, космонавтами, причем не только из США. Выявление авторов антисемитских конспирологических теорий и их мотивов, пожалуй, существует столько же, сколько существует антисемитизм. Массовое неверие граждан США в изначальную версию об убийстве президента Джона Кеннеди киллером-одиночкой Ли Харви Освальдом не смогли подорвать несколько официальных расследований: примерно 70% американцев не верят, что убийца действовал один и по своей инициативе. По всей видимости, этот вид литературы, и, соответственно, стратегия противодействия конспирологическим конструктам – наиболее часто встречающиеся.

Критика психологических основ связана с двумя обстоятельствами. Первое заключается в объективной сложности изучения. Это касается не только теорий заговора, но и других явлений – люди склонны давать «правильные» ответы при социологических опросах, неискренне отвечают при исследовании их электоральных предпочтений, не озвучивают  и не осознают своих мотивов. Второе обстоятельство заключается в доминировании клиницистского подхода, в соответствии с которым сторонник конспирологической теории – склонен к шизофрении или обладает паранойяльными чертами. Такой подход стигматизирует сторонников конспирологии, что еще больше отдаляет их не только от исследователя, но и от общества в целом.

Книга Роба Бразертона призвана преодолеть стигматизацию конспирологов. Автор предлагает рассмотреть, как особенности нашего мышления влияют на распространенность теорий заговора. Вот как определяется цель книги: «Эта книга — не список теорий заговора, не каталог странных идей, в которые верят некоторые люди. Я не собирался выделять конспирологов в отдельную, чужеродную нам группу или рассказывать поучительную историю о неправильном способе мышления. Накопленные за последние несколько лет научные данные рассказывают гораздо более интересную историю, которая касается нас всех». Аллегорически механизмы теорий заговоров представляется исследователем как отражение работы нашего мозга: «Каждый из нас находится во власти сотен миллиардов крошечных нейронов — заговорщиков. На протяжении всего повествования мы будем приподнимать завесу, проливая свет на темные глубины нашего мышления, и выяснять, каким образом тайные махинации, производимые нашим мозгом, приводят к тому, что мы верим в теории заговора и многое другое. Независимо от того, отражают ли конспирологические теории реально происходящее в мире или нет, они многое говорят о нашей тайной сущности. Теории заговора перекликаются с некоторыми встроенными в наш мозг стереотипами и предрассудками, взаимодействуют со скрытыми желаниями, страхами и представлениями о мире и о людях в нем. Мы наделены врожденной подозрительностью. По своей природе мы все конспирологи».

В любом научном либо научно-популярном труде один из ключевых вопросов – это вопрос об определении понятия. Что Бразертон вкладывает в смысле понятия «теория заговора»? Всего автором дается шесть характеристик, «эмпирических правил», позволяющих определить, имеем мы дело с теорией заговора или чем-то другим:

1) теории заговора недоказуемы по своей сути, не важно, подтвердят ли они заговор или опровергнут, потому что конспирологическая теория строится на вопросах, не имеющих ответов;

2) видимость мира обманчива и все не то, чем кажется, так как нас не просто держат в неведении о чем-то, а активно вводят в заблуждение;

3) когда заговорщики планируют последовательность событий, они способны с точностью ясновидца предсказать, как будут разворачиваться события;

4) амбиции заговорщиков простираются глобально, они попирают все нормы морали и изначально представляют собой воплощенное зло;

5) теория заговора указывает на неточности в официальной версии событий и однозначно интерпретирует их в свою пользу;

6) категорические возражения обвиняемого в заговоре тоже могут быть истолкованы как признание вины.

Бразертон, приводя материалы психологических исследований, показывает, что нет никакой связи между склонностью к конспирологии и возрастом, полом, социальным положением, политическими убеждениями, уровнем образования, уровнем интеллекта, наличием психических заболеваний либо ярко выраженными акцентуациями характера. Особенно это касается разума. Действительно, если вы когда-нибудь разговаривали с конспирологом, то отмечали, что о заговоре с равной вероятностью может рассуждать интеллигентный профессор или водитель маршрутного такси, а продвинутые сторонники той или иной теории часто оперируют огромным количеством фактов, причудливо связанных между собой (для этого нужна, как минимум, неплохая память). Классическому параноику не нужны никакие внешние причины, сторонние источники для подтверждения своей правоты и разделяющие его страхи люди. Оппозиционер и лоялист могут одинаково верить во всесилие спецслужб. В целом, конспиролог – это совершенно обычный человек.

Спорит автор и с убеждением о взрывном росте конспирологии с появлением интернета: ссылаясь на исследование 100 000 писем читателей, которые на протяжении более чем века публиковались в The New York Times с 1893 по 2010 год, он делает вывод об относительной стабильности численности писем – около 1% в год: «В целом можно сказать, что с годами не менялось почти ничего. Конспирологические разговоры в большинстве случаев были стабильным шумом на заднем плане, и их интенсивность удивительным образом не зависела от политических событий, экономики или развития средств коммуникации». Безусловно, с одной стороны, интернет и выпуски новостей подпитывают конспирологические теории – чем больше информации, тем больше там тех самых нестыковок и несоответствий, на которых строится фактологический фундамент теорий заговоров. С другой стороны, тот же интернет дает возможность опровергать теории заговоров.

Так кто же они – сторонники конспирологии?

Бразертон говорит о следующей однозначно выявленной закономерности: «тот, кто верит в теорию заговора в одном случае, скорее всего, полагает, что многие другие события тоже лучше всего объясняются похожими сговорами, интригами и сокрытием информации. Подобным же образом кто-то, кто сомневается в какой-то одной теории заговора, скорее всего, будет сомневаться и во многих других». Но мало выявить только лишь закономерность, нужно объяснить – почему так происходит. Можно ли говорить, что вера в один из заговоров автоматически подкрепляет веру в другой? Нет, и тому есть наглядное подтверждение: человек, считающий правдоподобной одну теорию заговора, скорее всего, будет считать правдоподобной другую теорию заговора, даже если она кардинально ей противоречит. Это иллюстрируется равновероятным выбором конспирологических теорий, касающихся судьбы бен Ладена, обстоятельства смерти которого (тайное захоронение, слухи о состоянии здоровья лидера террористов) вызвали неоднозначное толкование официальной версии: «Иными словами, люди, предполагающие, что бен Ладен был давно уже мертв, скорее всего, подозревали, что он на самом деле жив; некоторые опрошенные, казалось, были готовы принять идею, что бен Ладен может быть в некотором роде террористом Шрёдингера, живым и мертвым одновременно». Значит, дело вовсе не в фактологическом или сущностном содержании теорий заговора – нужно искать те особенности мышления, а не характера или темперамента, которые способствуют склонности выбирать конспирологические объяснения.

Роб Бразертон полагает, что эти особенности мышления в той или иной степени характерны для всех. Каковы же они?

Компенсация потребности в контроле. «У мира есть отвратительная привычка напоминать нам, что все мы находимся во власти случайностей». Человек зачастую не может смириться с тем, что многие вещи в его жизни происходят без его ведома, поэтому психика вырабатывает защитные механизмы, компенсирующие потребность в контроле. Одна стратегия предполагает поиск могущественного союзника – и это выступает психологической основой возникновения веры в бога. Другая стратегия – думать, что все неприятности, которые случаются в жизни, подстроены могущественным противником. Это как раз случай конспирологических теорий.

Атрибуция враждебности. Эта особенность мышления сформировалась у человека эволюционно и иногда она может проявлять себя особенно ярко. «Бывает сложно понять, когда можно кому-то доверять, а когда нас обманывают, когда кто-то относится к нам доброжелательно или индифферентно, а когда может злоупотребить нашим доверием. В сомнительных случаях мы склоняемся в сторону подозрительности».

Склонность к формированию культовых групп. Довольно интересное понятие культовой группы, введенное социологом Колином Кэмпбеллом в 1970-е годы. Однозначное определение культовой группы дать довольно сложно, проще перечислить, что именно относится к ней: «нетрадиционная наука, чужеродные и еретические религиозные течения, нетрадиционная медицина, мир оккультизма и магии, спиритизма и сверхъестественного, мистицизма и движение “Новое мышление”, внеземного разума и исчезнувших цивилизаций, исцеления верой и естественного немедикаментозного лечения. К этому мы можем добавить астрологию, нумерологию, парапсихологию, пересмотр истории, креационизм, предсказание конца света, околосмертные переживания и волшебные диеты». Культовая группа основана на противопоставлении идей, разделяемых её последователями, определенной официальной позиции. Группы сторонников теории заговоров, по мнению Бразертона, отличаются настойчивым требованием погружения в конспиративную логику: «Если заговор касается официальных источников информации и некая идея отвергается СМИ, научным и академическим сообществом, это может быть рассмотрено как доказательство правильности идеи. В результате конспирологические теории превращают культовую среду в единственный заслуживающий доверия источник знаний».

Ошибки в оценке собственных знаний. В свое время бывший министр обороны США Дональд Рамсфельд прославился фразой: «Есть известные известные — вещи, о которых мы знаем, что знаем их. Есть также известные неизвестные — вещи, о которых мы знаем, что не знаем. Но еще есть неизвестные неизвестные — это вещи, о которых мы не знаем, что не знаем их». Несмотря на то, что такая формулировка выглядит весьма несуразной, она отражает очень важные вещи, о чем говорит, приводя эту цитату, автор книги. Мы часто склонны переоценивать свою осведомленность, и это касается даже самых обычных вещей. Вместо этого мы пользуемся поверхностными знаниями о предмете, которые мешают нам определить то самое «неизвестное неизвестное». Интереса ради попробуйте воспроизвести эксперимент, приведенный в книге: спросите себя, разбираетесь ли вы в устройстве велосипеда. А теперь схематически нарисуйте велосипед так, чтобы он мог ездить. Скорее всего, вы нарисуете его так, что ехать на нем будет затруднительно: вы обязательно ошибетесь в местоположении цепи либо педалей. О тормозных механизмах и говорить не стоит.

Наиболее типичные ошибки при выполнении рисуночного теста на знание устройства велосипеда. Источник: http://road.cc/content/blog/90885-science-cycology-can-you-d...

Этот эксперимент показывает, насколько часто мы полагаемся в жизни на поверхностные знания, полагая, что обладаем всей их полнотой.

Архетипы «борьба с чудовищем» и «обделенный герой». Добротная конспирологическая теория популярна в том числе потому, что эксплуатирует культурный архетип победы над чудовищем. Он настолько древний, что берет начало в «Сказании о Гильгамеше» и прослеживается в современных блокбастерах. Вот как содержание этого архетипа описывает Бразертон: «История начинается с того, что мирные жители сталкиваются с какой-то грозной опасностью. Героя призывают на битву с силами зла. Когда герой сталкивается со злом лицом к лицу, кажется, что зло гораздо могущественней героя. Герой может попасть в лапы чудовищу. Но у чудовища есть одна роковая слабость. Когда кажется, что все надежды потеряны, герой обнаруживает эту слабость и побеждает монстра. Тьма рассеивается, возвращается мир». Очень напоминает некоторые конспирологические теории, не так ли? Злобные заговорщики, за которыми стоят еще более могущественные заговорщики, идея подготовки к финальной битве, которая непременно случится… Этот архетип дополняется не менее популярным архетипом «обделенный герой». Нам не очень интересно болеть за самого сильного, смелого и бесстрашного, куда сильнее мы сопереживаем герою, который кажется меньше, слабее и нелепее. Давид, побеждающий Голиафа, Рокки Бальбоа, Иванушка-дурачок… Сочувствие это настолько сильно, что люди испытывают его даже по отношению к графическим примитивам, что показал эксперимент Скотта Эллисона, где тяжело поднимающемуся на возвышенность черному кружку активно противодействовал легко туда закатившийся серый кружок. 

Кадры из анимации эксперимента, поставленного Скоттом Эллисоном. Даже сражающийся черный кружочек может вызвать наше сочувствие.

Бразертон делает следующий вывод, важный в контексте исследования теорий заговора: «Вы должны находиться в невыгодном положении, и оно должно быть несправедливым — либо из-за нехватки возможностей, либо из-за злонамеренных действий агрессивного противника. Когда мы чувствуем, что кто-то занял невыгодное положение по своей вине, что у него было все необходимое для достижения успеха, тем не менее он проиграл, мы относимся к таким персонажам даже хуже, чем к обычным неудачникам. Но незаслуженно обделенные пробуждают наше чувство справедливости. Нам хочется, чтобы с лидера сбили спесь, а угнетенный победил. Если говорить о теориях заговора, то непременно найдется сторона, несправедливо попавшая в невыгодное положение». На роль несправедливо угнетенного, отвергнутого обществом идеально подходят эксперты, продвигающие те или иные конспирологические теории: неприятие их позиции, делает их обаятельными неудачниками, сражающимися с чудовищем. Добавьте сюда уже упомянутую склонность к формированию культовых групп, и получите готового лидера.

Другой особенностью является характеристика того самого чудовища: моральная однозначность зла. Если вспомнить классические театральные представления или даже ряд популярных кинофильмов, то внешний вид злодея, его гримасы и повадки таковы, что у зрителя не остается никаких сомнений в том, что перед ним действительно отрицательный герой, а уж когда он начинает вредить… Словом, его моральная оценка становится предсказуемой. Как отмечает по этому поводу доктор Бразертон, такая оценка еще и отвечает нашим потребностям: «Из-за того, что в нас присутствует природная склонность давать этическую оценку, мы получаем удовольствие, упражняясь в моральных суждениях, даже если они касаются полностью вымышленных злодеев. А по правде сказать, особенно если касаются полностью вымышленных злодеев». Наблюдение за тем, как зло несет наказание, вызывает у нас удовлетворение.

Ошибки зрительного восприятия и поиск закономерностей. Тайные знаки в клубах дыма от взрывов 11 сентября, каналы на Марсе, человеческие лица на нем же – все это следствие врожденной человеческой привычки искать следствия и закономерности. Мы уже писали про то, как мозг обманывает нас, дорисовывая белый треугольник там, где есть только три круга с усеченными секторами. Закрепление этой особенности объясняется эволюционной логикой: «Представьте себе, что один из наших древних предков, гуляя по лесу, услышал шорох в кустах и все птицы рядом затихли. Если он спишет это на случайность или будет слишком долго обдумывать все возможные причины, это может плохо кончиться. В кустах может находиться опасный хищник. Чем лучше ранние гоминиды замечали закономерности и чем быстрее находили этому правдоподобную причину, тем с большей вероятностью они выживали и передавали свои гены. Склонность нашего мозга замечать совпадения и судить о причинах — это наследие наших предков».

Поиск намерений и ошибка их атрибуции. Человек ищет не только закономерности в окружающем мире, но и активно ищет намерения в поведении других людей. «Намерения — это межличностный Розеттский камень, они позволяют определить, почему люди ведут себя именно так. Без нашего детектора намерений мы были бы не способны понять и предсказать поведение другого человека. Даже простейшие социальные отношения были бы невозможны. Не было бы светских разговоров и флирта, иронии и сатиры, лекций и семинарских занятий, бизнеса и политики, спорта, искусства, литературы и реалити-шоу. Если бы мы не могли понимать намерения других, у нас вообще не было бы общества». Поиск намерений работает настолько хорошо, что это распространяется не только по отношению к людям. Точно так же, как в случае с преодолевающим препятствие черным кружком, мы склонны искать намерения и строить некую историю, даже если наблюдаем не более чем движение геометрических фигур. Это было доказано еще в середине 1940-х годов психологами Фрицем Хайдером и Марианной Зиммель, которые показывали испытуемым простой анимационный фильм.

Посмотрите его и вы:

Участников эксперимента просили описать, что за сюжет они видят на экране, и у них не возникало проблем с его интерпретацией: кто-то говорил о романтической драме, кто-то об ограблении, кто-то о трех детях. Люди видели не геометрические фигуры, им был очевиден сюжет, в котором участвовали персонажи. Детектор намерений начинает работать с ранних дней жизни, и с её течением его работа усложняется. Ошибка же атрибуции намерений предполагает, что абсолютно всё в мире происходит по чьему-то замыслу. Эта ошибка повсеместно наблюдается у детей, которым свойственно приписывать намерения не только живым объектам, однако и во взрослом возрасте детектор срабатывает абсолютно так же, только мозг уже имеет достаточно опыта, чтобы понимать природу случайностей и отсутствия намерений. Вспомните, как часто вы обращались к технике, которая начинала работать не так, как от нее требуется, как к живому существу. Это – следствие работы детектора намерений. Особенно сильно же он начинает сбоить тогда, когда человек поставлен в стрессовую ситуацию или находится под влиянием алкоголя. Практически любая конспирологическая теория отвергает случайности и активно использует намерения: ведь все в мире строится по чьему-то замыслу.

Проекции. После выявления закономерностей и обнаружения намерений нам нужно сделать вывод о том, для чего было совершено это намеренное действие, каковы его мотивы. Здесь вступает в действие такой механизм как проекция, которая соотносит те действия, что наблюдает мозг, с собственными установками и паттернами поведения. Иначе говоря, мотивы другого объясняются своими собственными. Разумеется, и этот механизм работает небезупречно.  Как пишет о нем Бразертон: «Нам свойственно пренебрегать многочисленными возможными различиями между нами и тем человеком, чьи мысли мы пытаемся прочитать. В результате наш мозг порождает ложное согласие — так психологи называют иллюзию, что люди вокруг нас, скорей всего, думают так же, как и мы сами». Так и работает теория заговора: более важным становится не факт, а мотив.

Ошибка соразмерности. Иначе говоря, большие, значимые события всегда вызваны значимыми причинами. «Когда результат какого-либо события важен, судьбоносен и в некотором роде труден для понимания, мы склонны считать, что его причина должна быть важной, судьбоносной и трудной для понимания. Если же последствия оказываются не столь далеко идущими, простые причины выглядят вполне правдоподобно». Что касается теорий заговора, то здесь имеется наглядная иллюстрация: на Никсона, как и на Кеннеди, в свое время было совершено покушение. И в том, и в другом случае речь шла о достаточно популярном президенте, атакованном снайпером-одиночкой. Только вот Кеннеди был убит, а Никсон – выжил. Почему-то касаемо убийства Никсона конспирологических теорий исчезающе мало, чего не скажешь о Кеннеди.

Предвзятость подтверждения. Пожалуй, это одна из самых сложных ошибок восприятия, оказывающая наиболее сильное влияние на возникновение и распространение теорий заговоров. В ходе оценки тех или иных фактов мы прибегаем к так называемой стратегии положительных тестов: убедившись в чем-то, мы тщательно ищем факты, подтверждающие эту догадку, и игнорируем те из них, которые эту догадку не подтверждают. «Когда мы находим доказательства, подтверждающие наши предположения, это не всегда означает, что мы правы, но, если мы не проверяем возможность того, что мы ошибаемся, у нас не возникает оснований для сомнения». Рука об руку со стратегией положительных тестов идёт предвзятая интерпретация: когда неоднозначные события истолковываются в соответствии с нашими первоначальными убеждениями, собственным мнением. «Живучесть» предвзятости убеждения, и, соответственно, конкретной теории заговора также обеспечивается эффектом обратного результата, когда представление фактов, противоречащих данной теории, еще больше укрепляют последователей в её истинности: Бразертон приводит известный случай относительно места рождения президента Барака Обамы – даже публикация полных свидетельств о рождении, копий книг регистрации гавайского ЗАГСа не смогли поколебать значительную долю сторонников теории. Более того – у теории о рождении Обамы за пределами США появились новые сторонники. Действительно – если вы так яростно это опровергаете, то не значит ли это, что вам есть, что опровергать?

В заключении Бразертон приходит к выводу, что данные особенности психики наблюдаются повсеместно. Конспирологом легко может каждый из нас: «Описывая конспирологию как некий аномальный психологический заскок, который свойственен кучке параноидных чудаков, мы самоуверенно считаем, что у нас нет того несовершенного мышления, которое с готовностью находим у других. Но мы ведем себя точно так же, как и конспирологи, обвиняющие во всех бедах общества маленькую тайную группу заговорщиков. И мы ошибаемся. Конспирологическое мышление вездесуще отчасти потому, что представляет собой результат непрерывной работы нашего мозга. Если трое окажутся на необитаемом острове, довольно скоро каждый из них задумается, не замышляют ли оставшиеся двое что-то за его спиной».

***

Есть одно обстоятельство, которое осталось не затронутым в труде Роба Бразертона: это механизмы психики, объективно препятствующие созданию идеального заговора. Увеличение наших знаний о работе мозга, механизмах психики не могли не повлиять на содержание глобальных теорий заговора: они стали гораздо сложнее, характеристики могущественных врагов также претерпели изменения. Середина XX в. обозначилась рядом открытий, совершенных в познании функционирования психики и сложных социальных систем. Выяснилось, что чисто теоретически нельзя создать идеальный глобальный заговор просто в силу особенностей человеческого мышления, отражающихся на процессе принятия решений. Из имеющихся вариантов решений средний человек, скорее всего, выберет тот, который менее рискован (предпочтение нулевого риска). Кроме того, люди зачастую принимают коллективные решения, которые кардинально противоположны тому, чего хочет каждый отдельный участник коллектива – это называется парадоксом Абилина.

Чем больше мы знаем о мозге, тем больше убеждаемся в большом количестве когнитивных ошибок, которые ему свойственны. Это не могло не отразиться на теории заговоров: в конце концов, масоны, иллюминаты и сионские мудрецы – такие же люди с таким же ошибочно работающим мозгом. Показательно, что новые претенденты на мировое влияние и мировой заговор преобразились – теперь это весьма популярные инопланетяне-рептилоиды. Действительно: возникновение такого большого количества когнитивных ошибок обусловлено наличием у человека развитого неокортекса, а вот у рептилии такого нет, следовательно, и ошибаться ей нечем. Что до мышления инопланетян, то выносить предположения о функционировании их мозга можно до бесконечности, экспериментально проверить их все равно невозможно.

Но если предполагать, что теории заговора существуют столько же, сколько существует человечество, то, может быть, и постправда – не такое и новое явление? Вполне может быть и так: мы стали больше знать о человеке, о функционировании мозга, о коммуникациях между людьми. Все эти исследования дают возможность больше знать о тех вещах, которые сопровождают человечество на протяжении его существования. По всей видимости, это относится и к постправде во всех её проявлениях.

Бразертон Р. Недоверчивые умы. Чем нас привлекают теории заговоров / Роб Бразертон ; Пер. с англ. — М.: Альпина нон-фикшн, 2017. — 352 с.

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх