Несмотря на то, что конфликт на Донбассе продолжается уже пятый год, тематика Украины ушла на периферию внешней политики Германии, Франции и даже США и России.
В российском федеральном ТВ тематика Украины по-прежнему собирает внушительные рейтинги, но в рамках российской realpolitik вопрос Украины находится, как уже было сказано выше, на периферии. В свою очередь Вашингтон в 2017 году понизил уровень представительства по Украине: если ранее данный вопрос курировал вице-президент Джо Байден, то ныне эту функцию выполняет клерк Госдепартамента Курт Волкер.
Тем не менее, вопрос Украины в целом и Донбасса в частности будет обсуждаться в ходе ближайшей встречи Дональда Трампа и Владимира Путина в Хельсинки, пускай эта тема будет отнюдь не ключевой. Новость о переговорах глав США и РФ, где будет затронут «украинский вопрос» вызвало легкое брожение в высоких киевских кабинетах. Его можно сравнить с прошлогодним, когда Трамп и Путин пересеклись на полях саммита G-20 в Гамбурге, а лишенные международно-правовой субъектности киевские «верхи» и обсуживающие их «эксперты» опасались, что Вашингтон и Москва решат судьбу Киева без учета мнения последнего.
Однако представляется, что опасения Киева чрезмерны. Внутри правящей киевской верхушки установился прочный консенсус относительно необходимости возврата системы власти и хозяйственных отношений, существовавших на Донбассе до 2014 года. Извне сломать этот консенсус возможным не представляется, тем более, что через год-полтора должны состояться президентские и парламентские выборы, а возврат в электоральное поле Украины избирателей Донбасса обнулит амбиции нынешних правящих кругов переизбраться. Окно возможностей для урегулирования ситуации на Донбассе откроется не раньше, чем в следующем политическом цикле, с 2020 года.
Для начала урегулирования, как минимум, необходимо отменить принятый в начале 2018 года закон Украины «Об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины на временно оккупированных территориях в Донецкой и Луганской областях» («о реинтеграции / деоккупации Донбасса», где неподконтрольные Киеву территории признаны «оккупированными», а РФ объявлена «государством-агрессором»). В частности, данный закон препятствует предоставлению Донбассу особого статуса по «формуле Штайнмайера», на чем настаивает РФ, и делает невозможным проведение выборов в регионе. Любой противник мирного урегулирования может подавать судебные иски о блокировании проведения выборов в регионе, ссылаясь на вышеуказанный закон.
Особый статус для Донбасса опасен для киевских «верхов» еще и тем, что расширения полномочий неизбежно потребуют иные украинские регионы, все больше превращающиеся в феодальные вотчины местных олигархов и аффилированных с ними чиновников. А ведь команда Порошенко намерена максимально использовать имеющийся административный ресурс в регионах для обеспечения «правильного» подсчета результатов президентских выборов, что наглядно демонстрируют проходящие с 2015 года выборы в объединенные территориальные общины (фактически объедения сел, создаваемые в рамках административно-территориальной реформы).
Кроме того, вышеуказанный закон фиксирует, что любые соглашения по поводу Донбасса должны быть межгосударственными, а соглашение, не ратифицированное Верховной Радой, выполняться не будет. Возможны ли такие соглашения, если Россия не считает себя стороной конфликта, а Киев не признает Донецк и Луганск субъектом конфликта? Пожалуй, вопрос риторический.
Введение миротворческой миссии ООН на Донбасс до 2020 года также крайне маловероятно. Ключевые причины в том, что у всех вовлеченных в конфликт сторон принципиально разное видение миротворческой миссии, отдельные круги в государствах Евроатлантики и вовсе рассматривают ее как оккупационную администрацию. Помимо этого, имеются риски интернационализации конфликта, связанные с гибелью зарубежных миротворцев (только на разминирование Донбасса, по оценкам военных экспертов, уйдет около 10 лет). Наконец, имеется неопределенность национального состава миссии (Киев не согласен на присутствие миротворцев из стран ОДКБ, а Москва возражает против военнослужащих из стран НАТО) и вопрос ее финансирования.
В целом, не стоит считать миротворцев панацеей, о чем свидетельствует история военных конфликтов в бывшей Югославии. Так, в прошлом году Апелляционный суд Гааги признал частичную вину нидерландских миротворцев за события в боснийской Сребренице и обязал выплатить компенсации родственникам 300 жертв.
Покамест следует констатировать, что единственный пункт «Минска-2», где имеется реальный прогресс, – это пункт №6, предписывающий обмен пленных и незаконно удерживаемых лиц. Достигнут он не столько благодаря киевским властям, привыкшим приписывать себе малейший позитив и затем пиариться на этом, сколько вопреки им. В Москве и Киеве неоднократно заявляли, что мандатом на ведение переговоров относительно обмена пленных и удерживаемых лиц обладает исключительно спецпредставитель Украины по гуманитарным вопросам в минской Трехсторонней контактной группе Виктор Медведчук, он же является гарантом выполнения договоренностей. Недавно Медведчук, при чьем посредничестве в конце 2017 года на Донбассе состоялся наиболее крупный с момента начала конфликта обмен пленными по формуле «306 на 74», заявил в интервью украинскому интернет-порталу «Знай» о подготовке следующего этапа обмена по формуле «174 на 43». Появление такого интервью накануне встречи Трампа и Путина неслучайно и направлено на активизацию обменного процесса, осуществить который можно лишь при содействии украинского спецпредставителя.
Несколько сложнее обстоит дело с обменом заключенных украинцев, находящихся в РФ, на россиян, удерживаемых на Украине. В принципе, Кремль не единожды давал понять, что готов обсуждать вопросы освобождения и обмена людей и вне рамок Минского процесса. Вопрос, в сущности, лишь в доверии и фигуре переговорщика / посредника. К примеру, посредническую функцию в ноябре 2017 года выполнил президент Турции Реджеп Эрдоган, когда были освобождены «меджлисовцы» Чийгоз и Умеров. В дальнейшем подобную функцию могут выполнять лидеры государств, у которых сложились доверительные отношения с первыми лицами РФ, а также указанный выше Медведчук как единственный украинский политик, располагающий доверием Владимира Путина. Напомним, что в 2016 году Медведчук предложил Киеву и Москве юридический механизм, позволивший обменять Надежду Савченко на россиян Александра Александрова и Евгения Ерофеева.
Впрочем, тематика Украины вопросом конфликта на Донбассе не ограничивается. Не исключено, что президенты РФ и США обсудят конфигурацию будущей украинской власти, которая должна сформироваться по итогам президентских и парламентских выборов в следующем году. С другой стороны, компромиссных фигур на украинской политической доске, которые устроили одновременно и Вашингтон и Москву, покамест не просматривается. Быть может, ближайшие президентские выборы на Украине станут уникальными в том значении, что ни один из кандидатов не будет располагать внешней поддержкой, тем более имена политиков во власти в условиях десуверенизации государства по итогам Евромайдана существенного значения не имеют.
В общем-то, киевские «верхи» могут быть спокойны в том значении, что никакой «большой сделки» за счет Киева Вашингтон и Москва не заключат. Но не за горами следующий политический цикл, когда многие нынешние киевские политики отправятся на обочину истории.
Денис Гаевский
Свежие комментарии