Интересный фрагмент из книги Зака Коупа "Разделенный мир. Разделенный класс" посвященной анализу проблем современного коммунистического движения.
В данном фрагменте автор затрагивает интересный момент связанный с вопросом - почему значительная часть западного рабочего класса вместо классовой солидарности трудящихся регулярно поддерживала империалистические агрессии.
Фашизм и рабочая аристократия
Несмотря на то, что термином «фашизм» часто злоупотребляют, называя им любую форму диктата государства, генеральный секретарь Коммунистического Интернационала, болгарин Георгий Димитров, дал ему знаменитое определение как «открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала»[134]. Хотя это определение фашизма, сделанное в эпоху народного фронта, является верным, ему не хватает определенной конкретности. Фашизм — это попытка империалистической буржуазии укрепить свое господство на основе поддержки средним классом контрреволюционной диктатуры. Идеологически фашизм представляет из себя смесь авторитаризма, расизма, милитаризма и мелкобуржуазного социализма, необходимого для его успеха.
Во-первых, авторитаризм оправдывает правую диктатуру, направленную на ограбление и подавление любых реальных или потенциальных противников империалистического правления.
Во-вторых, расизм или крайний национал-шовинизм обеспечивает фашистскому правлению псевдодемократический фасад, обещая нивелировать все различия по рангу и классу через национальное возвеличивание.
В-третьих, милитаризм позволяет фашистскому движению как вербовать в свои ряды деклассированных бывших военных и военизированные элементы, так и готовить народное сознание к неизбежной агрессивной войне.
Наконец, социал-фашизм предлагает более высокую заработную плату и уровень жизни для национальной рабочей силы за счет иностранных и колонизированных рабочих.
Как таковые, обвинения в адрес «непроизводительного» и «ростовщического» капитала, «буржуазных» наций (т. е. доминирующих империалистических наций) и предательства рабочих реформистским «социализмом» являются неотъемлемой частью фашистской риторики. Как было сформулировано в программе Коммунистического Интернационала в 1928 г.[135], «комбинация социальной демократии, коррупции и активного белого террора, наряду с крайней империалистической агрессивностью в сфере внешней политики являются характерными чертами фашизма»[136].
С географической точки зрения, фашизм на своей территории — это империалистические репрессии, обращенные вовнутрь, в то время как на чужой территории — это империалистические репрессии на службе компрадорских автократий. Фашистское государство является особой исторической формой буржуазного государства. Именно в этом духе Смит описывает немецкую военную колониальную политику в Юго-Западной Африке как «предвещавшую геноцид в более позднюю эпоху в истории Германии»[137]. Первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру заявил, что фашизм и империализм являются «кровными братьями» и что «долгое время в Индии знали фашизм под именем империализма»[138]. В исследовании связи между фашистской идеологией и Европейским колониализмом в странах Третьего мира Шмит-Эгнер (Schmitt-Egner) пришел к выводу, что все решающие элементы более поздних фашистских идеологий коренились в колониальной идеологии[139]. Адъюнкт-профессор кафедры истории Винай Лал (Vinay Lal) отмечает:
«С точки зрения многих ученых Азии и стран Третьего мира, Холокост … обрушил на народы Европы насилие, которое колониальные державы в течение почти пятисот лет регулярно применяли к «туземцам» по всему миру. Исключительность Холокоста, поражающая исследователей европейского колониализма, заключается в том, что Германия осмелилась сделать в пределах Европы то, что ранее не делала никакая другая колониальная держава[140]. Фундаментальное различие между реакцией Великобритании, США, Франции и Германии на мировой экономический кризис начала 1930-х гг. и сопровождавшее его межимпериалистическое соперничество за рынки, заключается не в относительной культурной склонности к демократии каких-то стран или разной степени воинственности их рабочих классов. Скорее дело в том, что в то время как США, Великобритания и Франция могли использовать сверхприбыли, полученные от их колониальной, неоколониальной и внутренне-колониальной сфер влияния, чтобы купить социальный мир (в межвоенный период почти половина торговли Великобритании осуществлялась с ее доминионами и колониями, в то же время Франция отправляла треть своего экспорта в свои колонии[141]), немецкий монопольный капитал в отсутствии такой возможности мог только стремиться к завоеванию новой империи. В 1933 г. немецкий социалист Ричард Левенталь (Richard Löwenthal) превосходно описал условия фашистского господства, которые применимы как к Италии 1920-х гг., так и к Германии 1930-х гг.:
«Чем глубже в стране экономический кризис и чем меньше у нее резервов для его смягчения, тем легче фашизм приходит к власти. Также, чем меньше сфера империалистического влияния страны, меньше колоний и т. п. по отношению к потребностям ее капиталистического класса, тем больше вероятность победы фашизма. Он легче приходит к власти в стране, зависящей от ввоза капитала и обремененной международными долгами, чем в стране, вывозящей капитал и способной жить за счет своих доходов. Он легче приходит к власти в стране с большим количеством экономических пережитков, которые снижают ее международную конкурентоспособность, чем в стране с быстро растущим производством и расширяющимся мировым рынком. Поэтому важнейшей характеристикой фашизма является то, что он должен самым решительным образом отстаивать свои империалистические притязания именно потому, что основанием для этих притязаний является его относительная слабость. Фашизм — это пример империализма тех, кто опоздал к разделу мира. Для этого империализма характерна огромная потребность в экспансии, но нет традиционного оружия для ее реализации. Это одна из форм империализма, который не может действовать как посредством займов, поскольку он сам в долгах, так и на основе технического превосходства, поскольку он неконкурентоспособен во многих областях. Это нечто новое в истории — империализм нищих и банкротов»[142].
Социалисты Первого мира (будь то коммунисты, социал-демократы или анархисты) молчаливо признают, что внутреннее налогообложение обеспечивает государственные пособия по социальному обеспечению империалистических стран, не исследуя, чей труд в первую очередь оплачивает налогооблагаемый доход. Выделяя сверхбогатую элиту в качестве источника проблем общества и адресуя это послание среднему классу и рабочей аристократии, социализм Первого мира становится первомиристским левым популизмом. Последний отличается от своей правой разновидности лишь менее откровенным расистским призывом и бóльшим одобрением государственных расходов. Как мы видели, монополистический капитализм и империализм могут легко сосуществовать с социал-демократическим перераспределением богатства в пользу рабочего класса метрополии. Сайлз (Sayles) справедливо отмечает, что «радикальные левые» в империалистических странах являются не более чем «придатком буржуазного либерализма и во многих случаях служат буфером между капиталистическим колониализмом и борьбой народов за независимость и социализм»[143]. Позиция этих «радикальных левых» строится на притворстве, якобы мировая капиталистическая система сводится к конфликту между двумя, в равной степени транснациональными классами: капиталистами и рабочими. В тоже время рабочая аристократия, интересы которой они отстаивают, является таким же «буфером» между борьбой народов за независимость и социализм и капиталистическим колониализмом, как и неоколониальные элиты угнетенных наций. Подобно рабочему классу Первого мира и его представителям, компрадорская буржуазия сохраняет фасад демократической благопристойности, в то время как на самом деле она полностью подчиняется своим кровавым и хищным империалистическим спонсорам.
Когда капитализм переходит от социал-демократического государства всеобщего благосостояния к государству, охраняющему интересы корпораций, он сталкивается с необходимостью отказаться от формальных законов и политических процедур буржуазной демократии. Как правило, рабочая аристократия, поскольку она существует исключительно в качестве посредника для перераспределения прибавочной стоимости в пользу правящего класса, посредством выборов и организации профсоюзов обеспечивает видимость демократической легитимации все более репрессивных полицейских бастионов монополистического капитализма. Это позволяет фашизму отрицать империализм как источник его относительного процветания и даже удовлетворения основных потребностей в здравоохранении и жилье.
Нередко открыто национал-шовинистические партии получают поддержку от групп лиц, считающих себя политически левыми. К примеру, фашистский Национальный фронт Жан-Мари Ле Пена[144], 20% членов которого считают себя «левыми», преуспел во французских выборах 1995 г. с лозунгом «ни направо, ни налево, а по-французски», набрав 30% голосов рабочего класса и 25% голосов безработных[145]. Опрос 2011 г. показал, что в то время как 48% британцев проголосовали бы за ультраправую антииммиграционную партию, выступающую за борьбу с так называемым «исламским экстремизмом» «ненасильственным» путем, 52% согласились с утверждением, что «мусульмане создают проблемы в Великобритании»[146]. В США «Чайная партия» создала себе общественную базу поддержки за счет обращения к крайнему расизму в отношении лиц мусульманского происхождения и широко распространенных антииммигрантских настроений.
То, что западные рабочие в настоящее время являются основным электоратом фашизма, было продемонстрировано политологом Даниэлем Оешем (Daniel Oesch) в его обзоре литературы, показывающем «растущую пролетаризацию [sic] электората правых популистских партий», начиная с 1990-х гг.[147]. В частности, исследования показывают, что трудящиеся стали основной избирательной базой Австрийской партии свободы, Фламандского блока в Бельгии, Национального фронта во Франции, Датской народной партии и норвежской Партии прогресса. В то же время, голоса рабочего класса за швейцарскую Народную партию и итальянскую Лигу севера немногим меньше количества голосов владельцев мелкого бизнеса, лавочников, ремесленников и независимых производителей. Таким образом, представляется разумным предположить, что в 90-е гг. правые популистские партии стали новым типом партий рабочего класса. Оеш задается вопросом, почему лица, «сильно подверженные рискам на рынке труда и обладающие незначительными социально-экономическими ресурсами», «расположенные внизу профессиональной иерархии», могут голосовать за правые популистские партии и находит выход в культурном протекционизме[148] и глубоко укоренившемся недовольстве функционированием «демократической» системы, в отличие от «экономических претензий» как таковых[149]. Фактически, ошибочно постулировать какую-либо строгую дихотомию между расистским авторитарным национализмом рабочего класса метрополии и их социально-экономическим положением. Степень обладания работниками стран ядра социально-экономическими ресурсами и их подверженность риску на рынке труда напрямую связана с их положением, но не внизу профессиональной иерархии, а на уровне глобальной экономики − на ее вершине. По существу, политическое намерение притеснять, лишать гражданских прав и вытеснять «небелых», нехристиан за границы государства не просто основано на реальной или потенциальной конкуренции за рабочие места. Скорее, это надо расценивать как выражение поддержки «рабочим классом» империалистической системы, которая все более и более открыто подчиняет себе другие нации, чтобы монополизировать их природные ресурсы и капитал. Тот факт, что глобальный империализм в силу экономических, дипломатических, политических и других причин счел необходимым пропускать через свои границы людей из неоколонизированных стран, неизменно вызывал неодобрение со стороны рабочей силы метрополии. Оно только усилилось по мере того, как кейнсианская социал-демократия была заменена неолиберальной экономической реструктуризацией и сопутствующим подъемом расистского полицейского государства[150]. Сверхплата рабочей силы метрополии зависит не только от военизированных границ и дискриминации на рынке труда, но и от того, в какой степени рабочие метрополии могут влиять на государственную политику в свою пользу. В отсутствие социал-демократических и профсоюзных механизмов (соответствующих более раннему этапу организации рабочей аристократии) демократия Первого мира, основанная на угнетении более чем ¾ населения мира, находит главное условие своего существования в расистском национал-шовинизме.
Западные социалисты потворствуют реакционному электорату, рассматривая отчетливо фашистскую тенденцию рабочего класса метрополии как форму ложного классового сознания или политической наивности. В действительности, евросоциализм не только не способен противостоять империализму, но и регулярно поддерживает проимпериалистические и расистские настроения своими попытками активно привлечь рабочую аристократию на свою сторону. В последнее время это нашло отражение в осуществившемся предложении Французской коммунистической партии запретить ношение хиджаба и в громкой поддержке европейскими левыми западного вторжения в Ливию и Сирию (в первом случае ее умерила все более неоспоримая отсталость пронатовских повстанцев, а во втором — крайне медленные темпы их продвижения). Как правило, воинствующий подход евро-социалистического активиста перекликается с антикорпоративной, антиглобалистской, антифинансистской, антиправительственной, протекционистской и псевдомарксистской риторикой национал-социализма. В обоих случаях, поскольку повышение нынешнего уровня жизни рабочего может зависеть от «самообеспеченности» или национальной производительности, монополистический капитализм должен быть сохранен. Игнорируя империалистический источник «заработной платы» Первого мира, первомиристские социалисты вносят свой вклад в политическую культуру корпоратизма, узколобости и национал-шовинизма, которая может только укрепить положение класса капиталистов в глобальном масштабе.
Отрицая реальность сверхэксплуатации, партии и организации империалистических стран, называющие себя «социалистическими», являются социалистическими только на словах, как Геббельс и братья Штрассер, то есть выступая за увеличение доли сверхприбылей, будь то в относительном или абсолютном выражении, для работников своей нации. В отличие от этого, подлинно социалистическая программа сегодня означает работу по освобождению стран Третьего мира из сетей империалистического паразитизма путем демократического отстаивания их суверенитета в экономической, политической, правовой и культурной сферах. Однако, без разъяснения того факта, что успех такой программы должен привести к снижению уровня жизни рабочих Первого мира, по крайней мере временно, получится очередной рецепт «социалистического» неоколониализма[151].
Сегодня чрезвычайно популярные СМИ − как в «желтой» (таблоидной), так и в «серьезной» формах − последовательно отстаивают империалистическое мировоззрение[152]. В то же время рабочие стран ядра остаются бесчувственными перед лицом растущего империалистического корпоратизма, агрессивных оккупационных войн в Афганистане, Ираке и других странах и подавления гражданских свобод чернокожих и этнических меньшинств. Рабочий класс метрополии повсюду отреагировал на эти события всплеском ура-патриотизма и поиском козлов отпущения среди мусульман, азиатов, чернокожих и других этнических меньшинств − часто в сочетании с популистской критикой узкого слоя элит. Западные рабочие постоянно голосовали и агитировали за империализм: независимые партии рабочего класса, в отличии от двух или трех основных империалистических партий, имели практически нулевое электоральное значение на протяжении более чем ста лет.
Зак Коуп
https://prometej.info/glava-iv-marksizm-ili-evromarksizm/#li... - по ссылке еще
Свежие комментарии